Капитанская дочка. Интервью с Дариной Федоровой

«Я не знаю, как это возможно, но каким-то образом я чувствую детей военных. Не то чтобы я шла по улице и могла указать пальцем: вот он ребенок военного. Но мне всегда подсознательно эти люди приятны и мне с ними проще общаться. В них я что-то вижу, что-то чувствую, и потом очень удивляюсь, когда узнаю, что это, оказывается, ребенок военного».  

О воспитании детей военных, невыезде и строжайшей секретности рассказывает Дарина Федорова — дочка, внучка и правнучка военных моряков. Дарина 12 лет жила на севере, в закрытых городках Полярном и Североморске.

     — Дарина, говорят, дети военных особенно дисциплинированные. Ты с этим согласна?

— Да, потому что военные — люди с высшим образованием, и, соответственно, в них это заложено. То же самое с женщинами: у нас в городке они работали чаще всего либо врачами, либо учителями. Моя мама была учителем, это высшее образование, и врачи — тоже высшее.
Все в моей семье интеллигентные люди. Они мне дали хорошее воспитание. Многие другие дети военных в нашем городе точно так же… их родители были с высшим образованием, они воспитали детей хорошо. Я не думаю, что просто потому что твой отец или мать именно военные, дисциплина есть.

— Папа строго тебя воспитывал?

— Не сказать, что очень строго. Да и я была послушным ребенком.

— У папы вообще было время воспитывать тебя?

— Да, было. Он каждый день со службы приходил обедать, и каждые выходные мы были вместе, и каждый вечер. Единственное, были периоды, когда папа уезжал на проверки, в командировки, либо — в походы на подводных лодках. Это на несколько дней могло затянуться, но это было не очень часто и когда я росла.
Он сейчас тоже служит, но не ходит в походы, потому что здесь негде ходить в морские походы, не по Москве же реке.

— А ты знаешь, что он сейчас делает на работе?

— Да, примерно знаю. Он работает сейчас в Национальном центре управления обороной. Он там сидит, у них целый огромный зал людей. Они сидят за компьютерами и следят, управляют чем-то. Вот этого я не знаю, и вообще лучше это особо… я не знаю, если честно.

— Лучше его не спрашивать об этом?

— Нет, почему, можно спрашивать. Сидят они за компьютерами в большом зале и что-то там делают на этих компьютерах такое важное. Собственно, все, что я знаю. Но что именно они там делают…

— Ты бы сама согласилась быть военным?

— Нет, я бы не согласилась. Я же девушка. Меня не притягивает это. Я горжусь, что мой папа военный, горжусь, что мой дедушка военный. Но… может быть, это страх опасности или большая ответственность. Нет, я бы не согласилась. Мне это и неинтересно в плане работы, и, наверное, я просто не хочу. И невыезд — веский аргумент, потому что я бы хотела поездить по миру, правда, я еще нигде не была.

— Почему вы с мамой не едете без папы за границу?

— Не знаю, мы все думаем-думаем, планируем-планируем. Моя мама не горит желанием, ей и тут спокойно. Она волнуется, что без мужчины: мало ли что.
Так как папа невыездной, мы каждый год с ним ездим в отпуск [в Россию], на юг. В Краснодарский край, а в прошлом году в Крым ездили. Мы везде встречаем папиных сослуживцев! Везде: идем, по улице гуляем, и тут папа: «Оооо! Привет! Сколько лет, сколько зим!» И начинается! И стоим, полчаса слушаем, как они болтают… Нормальное явление. Мне даже интересно, это только у военных такая работа, что они могут встретить друг друга в любой точке России?
Их ведь постоянно куда-то пересылают, переводятся они все куда-то, переезжают, двигаются по всей стране и не стране, то есть, за границей тоже.

— Твой дедушка с бабушкой переезжал из-за службы?

— Переезжал. Мой дедушка учился в Рижской академии. Служил он сначала в Севастополе, потом перевелся в Кронштадт, там он познакомился с бабушкой, вместе они уехали на север. Только на Тихоокеанском флоте не был, а так везде побывал!

— Твой дедушка служил подводником во время Карибского кризиса. Что он тебе об этом рассказывал?

— Дедушка был на одной из четырех подводных лодок, которые из Кольского залива переправлялись на Кубу. У них было задание: на Кубе высадиться. Американцы поставили в Турции ракеты, направленные на нас — об этом уже можно говорить, это уже известные факты — а мы хотели на Кубе у Фиделя ракеты поставить.

     — И дошел дедушка до Кубы?

— Нет, не дошел. У подлодки начались проблемы с двигателем. Так как лодка была дизельная, не атомная, то она не могла на такие длинные расстояния передвигаться, да еще и в тропических условиях.
Системы кондиционирования на лодке не было. Все изнемогали от жары, у них было 50 градусов на подводной лодке, они заболевали. У них ходило страшное заболевание — гнойная потница. Был всего стакан воды в день на человека. Это были ужасные условия; да еще проблемы с двигателем. Пришлось всплыть. Их нашли и окружили американцы на лодках, кораблях, вертолетах. В кольцо взяли их подводную лодку и сутки или даже двое держали в этом окружении. Они успели за это время подзарядить аккумуляторы, и потом внезапно погрузились и ушмыгнули от американцев. Те были в шоке.
Через две недели после этого экипажу дедушки приказали скрытно возвращаться в Кольский залив.

— Раньше ведь нельзя было говорить о Карибском кризисе. Дедушка свободно тебе о нем рассказывал?

— Да, он не отнекивался, но никогда не упоминал о наградах и вообще никогда не говорил «я» в своих рассказах, только «мы».
Хотя раньше вся эта операция была под строгим секретом. После Карибского кризиса 20 лет об этом вообще нельзя было говорить. Мама рассказывала, что дедушка и его сослуживцы порой вместе собирались у кого-то в квартире. Они говорили маме, когда она маленькая была: «Ты выйди из комнатки, мы тут пообщаемся». Мама выходила из комнаты, они закрывали дверь и тихонечко что-то обсуждали. Это было строгим секретом — о котором сейчас уже пишут в учебниках.