Елена Кондрацкая – писательница, авторка фэнтези циклов «Дивные берега» и «Сны истока», а также Телеграм-канала «Ваша Кондрацкая» о писательстве и литмастерстве
– Писатель – это по любви. Когда вы это поняли?
– Я не уверена, что могу воспринимать это как какой-то рубеж: не была писателем и стала. Знаю, что многие отмеряют это по первой написанной или изданной книге или ещё как-то. Я писала сколько себя помню – это всегда было что-то маленькое, неоконченное, детское. Со временем это стало перерастать во что-то большее: в осознанное желание стать писателем, в осознанные идеи и работу над ними как над полноценными проектами. И в итоге вылилось в то, что появились первые дописанные книги, первые изданные книги. И сейчас я здесь.
– Кто на вас повлиял? Чьё-то творчество или, возможно, человек, важный для вас?
– Очень сложно выделить что-то конкретное и сказать, что именно этот человек или именно этот писатель сформировал меня как автора, потому что это происходило комплексно. Я читала разные книги, влюблялась в разных авторов, в разные истории. Вокруг меня были разные люди, которые так или иначе влияли на меня, формировали во мне то видение литературы, которое есть у меня сейчас. Это прекрасное с детство Филипом Пулманом, Киром Булычёвым, Джоан Роулинг – это тот пул писателей, которые сформировали мою любовь к фэнтези. И дальше это, наверное, уже история образовательная: журфак МГУ, где мы изучали литературу, начиная с античной и заканчивая современной, которая тоже так или иначе повлияла на моё видение искусства, литературы и книг.
– У вас был опыт как независимого писателя, так и работы с издательством. Как вам было комфортнее работать?
– Здесь всё в первую очередь зависит от целей и желания автора. Мне сложно сказать, что издательство – это однозначно хорошо, а самиздат – это однозначно плохо и наоборот. Опять же, всё зависит от того, чего автор хочет добиться. Если мы идём в самиздат, то понимаем, что здесь весь процесс производства, за редким исключением, ложится на плечи самого автора, что добавляет очень много дополнительной работы, а это тяжело в какой-то степени. С другой стороны, ты всё контролируешь. Ты решаешь: какой у тебя будет обложка, какой у тебя будет редактор, корректор и где ты будешь публиковаться. Легче следить за продажами, чаще всего ты получаешь больший процент роялти, начиная от 25% и заканчивая 100%. Тогда как в издательстве таких цифр просто не бывает: начиная от 6% и заканчивая в лучшем случае 15% роялти. Это если мы говорим про среднего автора. Понятно, что есть топы, у которых процент может быть гораздо выше.
На своём опыте могу сказать, что, наверное, в издательстве понравилось больше просто потому, что я выполняю гораздо меньше работы при подготовке проекта к публикации – этим в основном занимается издательство. Со мной они только советуются: нравится или не нравится обложка, вёрстка и так далее. Мне в целом повезло с издателем. Я издаюсь у Киры Фроловой в «Черным бело» в ЭКСМО, и это очень комфортное место. Есть разные издательства – везде к авторам относятся по-разному. Поэтому везде есть свои плюсы, везде есть свои минусы. Я выбрала на данный момент тот вариант, который мне кажется наиболее оптимальным – это сотрудничество с издательством.
– Если бы была возможность вернуться в прошлое, вы бы пошли сразу в издательство или снова начали как независимый автор?
– Сложный вопрос. Я на самом деле не думала об этом. Я в целом не люблю оглядываться назад и думать, что бы было, поступи я как-то иначе. Здесь всё сложилось как-то само собой. У меня появилась рукопись «У ворона две жизни». Эту рукопись я собиралась печатать самиздатом, но её запитчили Кире Фроловой, она эту рукопись взяла, предложила мне сотрудничество, а я согласилась и, собственно, так мы начали работать. Поэтому это такая история, когда я просто решила плыть по течению и не пожалела.
– У книги «У ворона две жизни» довольно длинная история: вы начали писать её в 18 лет. Отличается ли первый вариант рукописи от того, что мы имеем сейчас.
– Он отличается в первую очередь с точки зрения идеи и её развития. Изначально это был однотомник, такая маленькая история, наверное, в стиле Ольги Громыко «Профессия: ведьма». Я сейчас пытаюсь вспомнить, мне кажется, в эти восемнадцать лет я её читала и любила. Возможно, в первых главах «У ворона две жизни» ещё остался этот лёгкий вайб Вольхе Ольги Громыко. Я попыталась его откорректировать уже будучи взрослой собой насколько могла. Не знаю, получилось ли это, но мне было очень интересно и приятно что-то сохранить.
Очень сильно изменились персонажи. Не знаю, как это делали другие подростки-писатели, но у меня была история, когда я пыталась вписать в историю себя и своих подружек, раздать нам по «горячему мужику». Я не смогла найти этим персонажам применение, когда подошла к истории с более профессиональной точки зрения, когда всё в истории должно работать на конфликт, на главного героя и так далее. Поэтому, к сожалению, пришлось с ними распрощаться. Ну и конфликт из камерного перерос в более глобальный. Появились вторая и третья книга. Какие-то клише и штампы я убирала, какие-то оставляла, будучи вот под влиянием лёгкой ностальгии по своему восемнадцатилетию. Мне кажется, получался довольно неплохой микс одновременно лёгкой и наивной истории, которая постепенно становится всё более серьёзной и мрачной. Мне в целом нравится то, что получилось.
– Ваша книга довольно популярна. Как вы думаете, почему?
– В целом, мне кажется, что такие вещи как популярность сложно предсказать и объяснять в моменте. Возможно, когда пройдёт какое-то время и тренд пойдёт на спад, мы сможем как-то проанализировать, оглянуться и сказать, почему так произошло. Но в целом можно отследить начало популярности славянского и околославянского фэнтези с книг Сапковского, когда его стали экранизировать в качестве игры. Та же Громыко – она была очень популярна в своё время, у неё тоже такой некоторый славянский вайб в «Профессии: ведьма». «Волкодав» туда же. Мне кажется, что эти первые масштабные проекты положили какое-то начало интереса к славянским историям. Плюс взгляд рынка в целом старается быть направленным больше внутрь, а не во вне. В целом русскоязычным авторам стало уделяться гораздо больше внимания, и читатель стал лояльнее относиться. Я помню время, когда все поголовно говорили: «Фу, как можно читать русскоязычных авторов. Я не могу читать про «Машек», «Петек», «Ванек». Это ужасно, отвратительно. Дайте мне Джона, Мэри и Питера». Сейчас это потихоньку меняется и, я надеюсь, будет меняться и дальше. А почему именно стало популярно славянское фэнтези, мне кажется, мы можем сказать немного позже.
– Как отличается работа со славянским сеттингом от работы с европейским?
– Здесь палка о двух концах. Мне немного сложно говорить, потому что я не занимаюсь историческим фэнтези. Наверное, если бы я занималась чисто славянским историческим фэнтези, основанном на именно славянской мифологии, то я бы сказала, что это очень сложно. Действительно мало очень сохранилось источников, сложно не перепутать какую-то кабинетную мифологию с реальной мифологией, которой кот наплакал. Я же работаю больше с авторским миром, и это мне позволяет на существующие мифы наслаивать свои выдумки, которые ложатся в канон мира. На мой взгляд, такой подход, когда ты работаешь с авторским миром, развязывает тебе руки и даёт больше свободы. Потому что, с одной стороны, ты можешь загрузить в историю некоторые архетипы, отсылки к сказкам и образы, которые будут знакомы читателю. Он сразу увидит и поймёт, о чём это – внутреннее коллективное бессознательное в нём всколыхнётся. При этом ты можешь трансформировать свою историю, мифологию так, как тебе удобно: чтобы всё работало именно на твою историю и помогало конкретно твоему персонажу и твоему конфликту. Поэтому то, что ничего не сохранилось, облегчает мне работу.
С азиатским сеттингом у меня такая же история: я беру японскую мифологию, но, так как это мой мир, моя вселенная – не настоящая Древняя Япония. Я могу трансформировать и переделывать всё так, чтобы это работало в моём мире и плюс ещё переплеталось с «Дивными берегами», потому что это одна большая вселенная. Но я думаю, что авторам, которые работают в историческом сеттинге и пишут про конкретно Древнюю Русь, тяжело и больно.
– Вы сейчас живёте в Японии. Как переезд повлиял на написание и издание книг?
– На издание я не думаю, что как-то повлиял. Я как издавалась, так и издаюсь, но на написание повлиял с точки зрения удобства, доступности информации. Когда мне что-то нужно посмотреть, например, на синтоистский храм, мне не надо гуглить – я вышла из дома и у меня через дорогу храм, я на него посмотрела, вдохновилась, поняла, как что работает, спросила у японцев, вернулась домой и села писать. Или сходила в библиотеку, полистала книжечки, которые не найдёшь в интернете, и тоже вернулась и дома перевела всё это в текст. Это классно и очень удобно – это, пожалуй, всё влияние.
– Вы говорили, что не верите во вдохновение. Как вы находите образы, которые позже найдут отражение в ваших книгах?
– Я не верю во вдохновение, это правда. Я больше про стабильную дисциплинированную работу, чем про ожидание вдохновения или в поиск чего-то эфемерного или высшего. Я обычно пляшу от идеи. Когда у меня есть идея, конфликт, я понимаю, что хочу написать. Дальше как конструктор, подстраиваю персонажей, сеттинг, выстраиваю всё это вокруг конфликта и подбираю те качества, те образы, которые наилучшим образом помогут этому конфликту раскрыться. Есть такая история, что это не совсем готовые персонажи. Обычно первые несколько глав я примеряю этих персонажей в историю, смотрю, как они выглядят. Что-то может в них меняться: где-то они могут сами развиваться в какую-то сторону, и я эти первые глав пять ищу все эти направления, этих персонажей, понимаю, кто они такие и как именно они будут взаимодействовать с историей, с конфликтом. В какой-то момент они становятся более цельными, и мы дальше с ними идём до конца истории. И я могу, когда весь черновик дописан, вернуться и где-то их чуть-чуть подправить в начале, чтобы они больше соответствовали тем образам, которые нашлись в процессе. Если коротко, то я не ищу образы вовне, а пытаюсь их выкопать из конфликта и примерить в историю.
– Вы сказали, что ваши персонажи развиваются самостоятельно. Пять глав вы к ним как-то присматриваетесь, словно это другие люди, а не плод вашего воображения.
– Да, это потому что я очень ленивый автор. Обычно я всем своим авторам советую: составляйте карточки, прописывайте конфликт и планы. Сама же я обычно всем этим не занимаюсь и пытаюсь искать в процессе. На самом деле это не самый рациональный и эффективный способ. Думаю, если бы я продумывала всё заранее, то всё было бы гораздо более быстро и чётко. Но мне нравится находить именно так.
Наверное, со стороны может показаться так, словно это другие люди и они пришли в мою историю, или “я бросила зёрнышки и они проросли”. На самом деле нет. На самом деле я обдумываю то, что уже есть в моей голове. Я просто выплёскиваю всё на экран своего ноутбука и ищу в процессе. Это не то, что они делают всё, что им вздумается, а я стараюсь как-то развернуть этим углом, тем углом. Например, история с Мико, главной героиней «Сна в тысячу лет». У неё шрам появился только в пятой главе. Я понимала, что мне нужен внутренний конфликт персонажа, который будет работать совместно с глобальным, но ещё не могла его найти. Поэтому у меня Мико была без шрама, без детских травм, которые привели к тому, к чему привели. Но в пятой главе я это нащупала. Поняла, что это, как это будет работать, в чём это будет выражаться, вернулась назад и подправила, соответственно, начало истории. Могла ли я так не делать и сделать сразу? Конечно, могла. Но я лентяйка.
– На российском рынке сейчас довольно сложная ситуация. С одной стороны, 50% рынка занимают российские авторы. С другой стороны, существуют правила, которые ограничивают спектр тем, которые можно поднимать в своих книгах. Как это на вас повлияло?
– Повлияло. Сейчас «Дивные берега» мы редактируем в связи с законами. Это грустно. Я, как журналист, могу сказать, что цензура – это всегда плохо в любом её виде и в любом её проявлении. Самоцензура – ещё хуже. Но, тем не менее, у нас есть законы, и мы вынуждены их соблюдать. Как говорят японцы «Shouganai» – ничего не поделать. Поэтому мы работаем так, но мне хочется верить, что когда-то будет время, когда мы сможем писать всё в рамках закона, и законы будут защищать права человека, а не дискриминировать их.
– Вы не думали над тем, чтобы взять другое направление? Писать, например, на азиатский или, наоборот, европейский рынок?
– Я думаю об этом. Мне интересно попробовать вывести «Имя ей Хель» на зарубежный рынок. Но я не думаю, что это связано конкретно с цензурой. Здесь много факторов. В том числе, мне кажется, что каждому автору хочется выйти на глобальный рынок. Я не знаю, что из этого получится, получится ли вообще. Но попробовать интересно, посмотреть, что это вообще такое. Тем более я сейчас живу в Японии, и как будто возможностей чуть больше, чем если бы я жила в России. Так что будем наблюдать за развитием событий. Не переключайтесь.
– С какой книги лучше всего начать знакомство с вашим творчеством?
– Очень странно. Я не думала, что именно этот вопрос поставит меня в тупик. Наверное, лучше начать сначала. С «У ворона две жизни», особенно если вам шестнадцать лет, мне кажется, эта история вам хорошо подойдёт. Если хотите чего-то посерьёзнее, то это «Сон в тысячу лет» и если хотите чего-то ещё более мрачного и чернушного, то подождите и начните с «Имя ей Хель» – она скоро выйдет.
